Танец менады

Танец менады.

Не смотря на духоту, меня бьёт сильная дрожь. В неподвижном воздухе всё ещё стоит густой запах пота, духов и перегара. Разноцветный дым медленно растворяется в углах, серпантин и конфетти чуть светятся в синем неоновом свете дискотеки. Зеркальный шар под потолком снежинками отбрасывает блики. Их мелькание только подчеркивает странную неподвижность четырёх человеческих фигур на полу, застывших в неестественных позах. Фигура посреди танцпола кажется забытой кукольником марионеткой. В красно-желтых вспышках плит виден чёрный силуэт, от которого, кажется, исходят вверх темные лучи, лицо лежащей ничком женщины скрыто длинными тёмными волосами, а белые, свободные по локоть от рукавов, руки кажутся почти прозрачными. Медленная музыка надоедлива, как непрекращающийся зуд. Я чувствую, как вместе с этими звуками вокруг меня застывает время, густея, превращаясь в вязкий сироп. Оно почти осязаемо, как глухая боль в висках. Всё вокруг кажется мне далёким, зыбким и призрачным. Я чувствую оглушающий шум в голове, ритм которого задаётся бешено пульсирующею кровью в моих венах. Чужой кровью. Боль в плече медленно затихает, оставляя ощущение стянутости на ране.

Скоро утро. Я чувствую его неотвратимое приближение. Но это уже для меня не важно, потому, что во времени и пространстве остался я один и сейчас повелеваю ими как сказочный волшебник; я приказываю секундам остановится и они подчиняются. Я сейчас не могу бороться с мыслями, с воспоминаниями.

Я люблю эти дешевые бары, здесь так легко найти жертву, о которой никто не побеспокоится. Некоторые из тех кого я забирал оттуда так до конца и не понимали, что с ними происходит. Пьяные женщины и мужчины легко соглашались пойти со мной и жар их тел заставлял моё мертвое сердце биться быстрее. С ними какая-то часть меня вновь становилась живой.

Я был создан в девяностых двадцатого века. Так что, я сравнительно молод.

Мария была создана в самом начале того же века. Франц и Герберт веком раньше. Возраст Анабель трудно определить, но, глядя ей в глаза я понимаю что сила её чудовищна и пожалуй, этот златокудрый ангелочек может уничтожить за ночь небольшой город.

Я знаю про него совсем немного. Например, то, что он был создан в Венгрии, когда был кондотьером, воевавшим ещё с Яношем Хуняди, и носил одно с ним имя. Он постоянно странствовал и не любил задерживаться на одном месте больше чем на пару лет. Мысль об уютном доме навевала на него скуку. Янош хранил в душе странную, непонятную мне страсть к разрушению и войнам. Ему нравилось оказываться в местах где велись боевые действия, но, наблюдая за сражением как стратег и подмечая ошибки всех воюющих сторон, он мог вдруг устроить настоящую бойню, полностью уничтожить маленький отряд и не ради насыщения, а в приступе беспричинной ярости. Он любил подолгу смотреть на огонь и часто говорил мне, что хотел бы посмотреть прямо на Солнце, но я помню как он поджёг какой-то старый дом и, прячась за деревьями, смотрел на пожар пока его не потушили. Всё, что несло смерть, вызывало у него странное любопытство. Я так и не смог выяснить, что он пытается понять, почему смерть вызывает у него такой интерес, до того как уничтожил его.

Иногда, Янош создавал себе подобных, таких как я. Он мог провести с ними несколько лет, а мог и исчезнуть сразу, не дожидаясь пока его «создание» очнется.

Очередная девица в красных лучах тусклых прожекторов лениво заканчивала своё выступление. В тёмном зале не смотря на то, что была середина рабочей недели собралось довольно много мужчин, их возбуждение передавалось и мне. Всё это давало мне возможность хоть ненадолго почувствовать себя опять живым. Это был предпоследний танец, и я уже собирался уходить. Однако приготовления для следующего номера показались мне занятными. Всё освещение было выключено и, на несколько секунд, воцарилась полная темнота. Потом, откуда-то из глубины сцены, вспыхнул пронзительный синий свет. Женщина, которая возникла у шеста вместе с этой вспышкой, никак не подходила под обычное определение стриптизёрши. Она была очень худенькой и небольшого роста, тёмные волосы тугими завитками спадали на плечи, у нёё были огромные темные глаза. Вероятно, другим она казалась почти девушкой, но моё зрение позволяло увидеть под толстым слоем грима морщины указывающие на истинный возраст – что-то около сорока пяти. Я также увидел, что она пьяна или находится под действием наркотиков. Номер был поставлен профессионально и походил на театральное действо. Несомненно, что плавность и отточенность движений были выработаны годами долгих тренировок. В её танце совмещались и изящество кошки, и стремительность змеиного броска, музыка также была необычной – какая-то современная обработка классики, слишком резкая и бурная для обычного танца. Всё это приковывало взгляд и завораживало, как стеклянный шарик гипнотизёра, все оторвались от своей выпивки и смотрели на танец молча.

Я опять почувствовал сильную волну чужого возбуждения, его цветами был красный и тёмно жёлтый, однако на этот раз оно было другого рода. Казалось, что этот танец своим неистовством пробуждает первобытную страсть и ярость. Танец заворожил и меня, хотя и ненадолго. Вскоре я попытался проникнуть в мысли этой женщины на сцене и обнаружил только пустоту, время от времени нарушаемую странными полу оформившимися жутковатыми образами. Люди в зале виделись ей как уродливые монстры со звериными мордами, в её голове звучали их вопли и смех. Музыка представлялась ей вспышками разноцветного сияния, потоками воды, направляющими и несущими её. Эти ощущения были почти физическими – потоки ультрамарина и бирюзы, омывающие её тело, проходящие сквозь неё, как электрические разряды, дающие энергию. О, как она ненавидела тех, кто сейчас наблюдал за ней, тех то видел её таец, но не понимал её.

Когда, наконец, всё закончилось, я понял, что уже почти утро и если я сейчас же не уйду, у меня будут проблемы с местом для сна. К счастью, сегодня я уже был сыт, и нужда в поиске жертвы отпадала. Ещё несколько мгновений перед уходом я колебался – меня заинтересовала эта женщина на сцене, и я не хотел терять её след. Увы, в её мыслях я не смог найти не только точного адреса, но и даже образа дома. Единственная ассоциация, возникавшая у неё при мысли о жилье – огромное очень светлое помещение – зал – кажется с зеркальными стенами, абсолютно пустое, если не считать огромной кровати где-то у окна. Оставалась надежда найти её в этом клубе ещё раз.

Старый дом, чудом сохранившийся в центре современного города. Он странно выглядит среди стеклянных высоток. На одном из балконов верхнего этажа со скрипом распахивается старая дверь. Она выходит на балкон в длинном сером кружевном пеньюаре с сигарой. Из-за выпитого алкоголя она не чувствует холода.

Она стоит и думает о том, как хорошо, что не надо больше идти в этот клуб и танцевать перед стадом потных свиней, хотя и придётся теперь искать другой источник заработка. Впрочем, благодаря ежедневным тренировкам её тело всё ещё сохранило молодость и всё ещё привлекает некоторых мужчин. Ничего не стоит принять пару таблеток, ещё оставшихся у неё, и найти того кто захочет провести с ней ночь. Она почти ничего не почувствует и на следующий день будет мало что помнить из ночной встречи. Она скоро закончит создание своего нового этюда и тогда… лишь бы найти пусть небольшую сцену и пусть за этот танец ей ничего не заплатят. Лишь бы ОНИ увидели ЭТО. Она вложила в этот танец всё то, что до сих пор заставляет её жить после вынужденного ухода из театра. Пусть все эти жестокие лицемеры, бездарные критиканы и даже та расфуфыренная пустышка которую режиссёр взял вместо истинной примы, пусть, пусть они ВСЕ видят, что она больше не нуждается в театре, что может сама быть постановщиком, гримёром, декоратором… О! Она искренне поблагодарит их со сцены в момент своего триумфа, за то что были так бездушны и жестоки, за то что почти отняли у неё смысл жизни, за то, что этим дали ей свободу.

Недокуренная сигара падает на землю. Женщина разворачивается и возвращается в комнату.

Я был безмерно рад, что нашел её. Это произошло случайно и я почти склонен к тому, чтобы увидеть в этом волю рока. Я уже почти потерял надежду увидеть эту женщину вновь. Несколько раз я приходил в тот клуб, но не смог узнать ни где она живёт, ни кто она. Из мыслях владельца клуба я смог найти только её имя – Анна. Уже потеряв всякую надежду на то, что мои поиски увенчаются успехом, я охотился в центре города. Меня забавляло чтение мыслей смертных. Я узнал её сразу, хотя она шла по улице далеко впереди меня. Узнал по хаотичности и странности мыслей, нереальности образов постоянно возникавших в её голове. Она шла крадучись как зверь, почти прижимаясь к стенам; порой в её взгляде сверкало такое безумие, что встречные прохожие в испуге отшатывались. Я проводил её до дому.

Она осталась одна в этом доме. Он был предназначен под снос и все жильцы уже съехали. Но пара крупных компаний уже несколько лет делит этот клочок земли и поэтому у неё есть своя студия.

Помещение кажется огромным из-за зеркальных стен и яркого света, умноженного зеркалами, паркет натёрт до зеркального блеска. Из мебели здесь только большой, до потолка, шкаф, огромная низкая кровать, скрытая от остального помещения тонкими полосками полупрозрачной ткани, в углу столик с зеркалом и пуф перед ним. Окна от пола до потолка закрываются светлыми тяжёлыми шелковыми портьерами, похожими на театральный занавес.

Она смотрит прямо на меня и не замечает. Мой создатель дал мне слишком много силы. Несмотря на молодость, я легко могу управлять мыслями и обманывать чувства смертных. Анна находится под действие моего внушения и действительно не видит меня. Она только что вернулась в комнату и стала переодеваться, готовясь к репетиции. А этот раз её платье похоже на алую лёгкую тунику, в волосах венок из искусственных цветов и винограда. В её мыслях несколько раз прокручивается четкая схема предстоящего танца. Она включает музыку.

На этот раз она полна веселья и неистовства. Её танец – танец вакханки, опьяневшей от вина и страсти, он разнуздан и лёгок, но в то же время в нём нет томности и чёткости присущей классическому балету. В её движениях чувствуется сила и страсть, почти первобытная ярость Она похожа на сокола, легко движущегося в потоках воздуха. Но… пытаясь выполнить очередной прыжок она падает, больно ударяясь об пол. Она встаёт, нарочито спокойными движениями ставит музыку заново. Я чувствую, как внутри неё поднимается панический ужас перед собственной слабостью. Она начинает танец заново уверенно, но на том же, видимо трудном месте, падает опять… и снова… и ещё раз…

В конце концов, у неё уже нет сил подняться. Её беззвучные рыдания переходят в отчаянный крик. Она понимает лицо в слезах, с размазанным гримом и я вдруг чувствую, понимаю, что она НИКОГДА не сможет выполнить задуманное. На месте прекрасной женщины, танцующей менады, вдруг оказалась слабеющая старуха, уставшая и сломленная.. Впервые за несколько лет меня охватила жалость к смертному. Я подошёл к ней и попытался поднять её с пола… Только теперь она заметила меня и крик отчаянья стал криком ужаса.

Я разглядел светлые прямые волосы до плеч и белое, словно сделанное из молочно цвета стекла, лицо, прозрачные цвета светлого мёда глаза, высокие резко очерченные скулы и тонкие губы. На мгновение мне показалось, что вместо его лица я вижу голову стервятника, а длинный тёмный кожаный плащ, взметнувшись от ветра, оставил впечатление крыльев. Я хотел спросить, зачем он пришел ко мне, но так и не смог заговорить, невозможно было не смотреть в его глаза, в которых я видел насмешку и странное торжество. Мир стал вдруг удивительно реальным и в то же время я почувствовал себя сторонним наблюдателем. Стали вдруг заметны звуки и запахи этого вечера, аромат цветов и сосен в саду и звук ветра в кронах вдруг приобрели форму и цвет и заполнили собой всё вокруг, но в то же время, служа лишь фоном незнакомцу. Мне казалось, я, откуда-то издалека, вижу себя неподвижно стоящим перед странной фигурой. Одним движением, которое я скорее почувствовал, чем заметил, он преодолел разделявшее нас расстояние. Не было сил сбросить руки, вдруг оказавшиеся на моих плечах. В его оскале обнажились удивительно длинные и острые клыки. Вероятно, всё происходящее должно было напугать меня, но тогда оцепенение охватило не только моё тело, но и, как будто, мои чувства. Ещё одно стремительное движение и я почувствовал резкую сильную боль справа в шее, но она постепенно стала исчезать, вместе с тем всё окружающее нас становилось далеким, постепенно пространство стали заполнять багровые и черные вспышки. Теперь я слышал только глухой равномерный шум, пульсация которого совпадала с ритмом моего сердца. Кажется, я потерял сознание.

Анна… Анна… Анна… Мне хочется опять и опять повторять это имя как заклинание. Она была в панике после моего появления. А я пытался разобраться в своих чувствах к этому созданию. Мне трудно было остановить внезапно нахлынувший поток нежности, нечто подобное я чувствовал, только когда сам был смертным. Я пытался успокоить её, и говорил… рассказывал о себе…о том КТО я… И не смотря на страшную суть моих слов, голос мой действовал на неё успокаивающе, даже завораживающе. Женщина, в моих объятьях, была похожа на хрупкую статуэтку, в какую-то минуту я понял, что легко могу переломать ей все кости парой легких движений. Она не понимала ни моих чувств, ни моих слов. Скорее она воспринимала их неким чутьём, бессознательно, как животное. Со временем её паника прошла, остались усталость и равнодушие. Неожиданно для себя я сказал, что могу помочь ей…(мне и вправду понравился замысел её номера) Теперь мои мысли приняли конкретное направление. Я вдруг окончательно осознал, что мне нравится эта женщина, что она никогда больше не сможет танцевать на сцене, что я хочу отвлечь её от этих мыслей. «Я могу дать ей другую жизнь» - до этого мысль о создании себе подобных никогда не посещала меня.

Я говорил. Я говорил всю ночь. Я хотел её, я хотел её всю целиком. Но только тогда, когда мне удавалось не видеть её глаз. В них я видел только пустоту, как если бы они были двумя кусками влажного аметиста. Когда я встречался с ней взглядом, мне казалось, что я ослеп. И тогда я чувствовал, будто сижу в комнате с деревянной куклой, искусной подделкой живой женщины. И в то же время, я видел, я чувствовал её вены. В тишине этой огромной комнаты её дыхание и стук её сердца были так отчётливы. Я никогда не испытывал ничего подобно по отношению к другой женщине. Я опять попытался прочесть её мысли. Мне стало смешно и горько. Я казался ей существом неземным, фантастическим. Но не монстром, не убийцей, а чем-то светлым, ангелом, окружённым светлым сиянием. То, что другим казалось пугающим, она видела по-другому. Казалось, она не заметила мои слишком длинные клыки и заострённые ногти.

Анабель… Эти глаза. Цвет их напоминает золотистый мёд из летних цветов. Она так похожа на пятнадцатилетнюю девочку. Совсем ещё ребёнок, воспитанный в хорошей семье. Она играет на нескольких музыкальных инструментах, свободно говорит по-французски. Её золотисто-русые локоны всегда подхвачены голубой атласной лентой, если зима или осень, или же в них красуется живой цветок летом или поздней весной. Они очаровательны, если не приглядываться. Но если задержать взгляд чуть дольше, то понимаешь, что это не высветленные солнцем блики, и не луна играет в её волосах – это всего лишь седина. Личико фарфоровой куклы и пухлые губки надёжно скрывают острые клыки. Издали она может показаться человеческим ребёнком, но вблизи, если она поднимет на вас взгляд… Сфинкс… Так смотрит живой сфинкс... Кажется, что этот взгляд бесконечен. И если она не отведёт глаз, то вы начинаете чувствовать себя пришпиленной булавкой бабочкой на стенде энтомолога. И становится заметно, что лицо – это всего лишь искусно раскрашенная фарфоровая маска, скрывающее нечто существо очень древнее, сила которого вызывает панику, ужас, желание подчиняться, восхищение, трепет... Мария или другие мужчины нашего маленького сообщества, достаточно мирны и если вдруг встречаются с себе подобными, как правило, просто не замечают друг друга. Но только не Анабель. Любого столкнувшегося с ней вампира ждет смерть. Меня удивляет, почему она сама когда-то не уничтожила Яноша. И пугают раздумья о том, насколько же она сильна, если никто до сих пор не уничтожил её.

Когда же сознание на миг вернулось ко мне, я почувствовал на своих губах остывающую соленую влагу с металлическим привкусом. Опять боль. Теперь она заполнила меня полностью, мне казалось, что все мои кости покрылись щетиной раскалённых стальных игл. Мои конечности сводило судорогой, но я не смог закричать или пошевелиться, сквозь алую пелену перед глазами просвечивали неясные тени. Мне показалось, что я вижу золотистые глаза, в которых горит безумие и любопытство. А потом мой разум опять погрузился во тьму.

Анна… Чтобы непрерывно быть с ней я решил уйти из нашего дома. Когда я сказал Марии, что больше не вернусь, я заслужил лишь её снисходительную улыбку и лёгкий кивок головы. Она даже не оторвалась от своего рукоделия. Герберт также молча взглянул на меня, на пару секунд оторвав взгляд от шахматной доски, Франц шутливо помахал мне рукой, прощаясь. Я ещё раз оглядел нашу гостиную. Мне опять показалось, что я в музее восковых фигур, настолько неизменным оставалось положение членов нашего небольшого семейства в ней. Мне вдруг стало как-то неловко, я почувствовал себя ребёнком, который собирается совершить очевидную глупость, и которого старшие решили не останавливать, чтобы заведомо плачевный результат его поступка, сделал глупое дитя более осторожным. Я попятился, выходя прочь из комнаты и бормоча что-то невразумительное. Вдруг Анабель подняла голову, она прошептала свои слова одними губами, не знаю, услышал ли её голос, или слова звучали в моей голове: «До встречи». Она улыбнулась едва заметной улыбкой… уголки губ лишь чуть-чуть приподнялись вверх… улыбка мраморной статуи… Она, не скрою, напугала меня. Я развернулся и почти бегом вышел из дома. Мне ничего не стоило преодолеть расстояние до квартиры Анны. Я поднялся на балкон и вошёл в комнату… шторы не были задёрнуты и огромные окна были распахнуты настежь. Я почувствовал себя совершенно беззащитным. Надо было отыскать место для дневного сна, и оно было найдено в одном из хорошо запирающихся уголков подвала. Там было довольно сыро и холодно. Но я подумал тогда, что это убежище будет временным. Тщательно осмотрев свою будущую «спальню» я поднялся наверх. К ней.

Когда я вошёл в комнату, Анна подняла на меня глаза, теперь её взгляд был осмысленным и живым, даже искрящимся. Она была уже в костюме и почти наложила грим.

- Я хочу, чтобы ты ещё раз посмотрел мой танец.

- Нет, милая, ты не будешь танцевать сегодня. Давай пойдём сегодня куда-нибудь. Куда захочешь… я останусь с тобой.

- Но я поняла свою ошибку… Я теперь знаю, что я не смогла сделать в прошлый раз.

- Нет, любимая, мы сегодня уйдём отсюда. Ты слишком устала. Переоденься и мы пойдём туда, куда ты только захочешь. Тебе надо отдохнуть.

Я немного использовал свою способность к внушению. Анна на пару секунд задумалась, потом согласно кивнула головой. Поднялась, пошла к шкафу и немного замешкалась при выборе платья. Но когда она повернулась ко мне и я увидел её глаза… она мило улыбалась, словно увидела старого друга и рада встрече… но её взгляд… он был пуст, вся живость и радость исчезли, будто в тёмной комнате задули огонёк свечи…

К моему удивлению, она выбрала для нашей вылазки вполне современный клуб. Сегодня там выступала какая-то недавно появившаяся, но уже ставшая популярной молодёжная группа. В полутьме зала она опять казалась моложе и наша разница в возрасте не так бросалась в глаза. После бокала вина она вышла на танцпол и ничем не уступала в танце молоденьким девушкам, танцевавшим рядом. Спустя некоторое время я увидел нескольких своих знакомых смертных. Они не знали, кто я и наши отношения можно было считать приятельскими. Я заплатил за выпивку, Анна была необыкновенно мила, охотно смеялась и шутила, она понравилась всей компании. Но я отчётливо чувствовал пустоту внутри неё, её хорошее настроение временами казалось мне лишь видимостью, удачной актёрской игрой. Я всё же решил отбросить от себя такие мысли и оставил её на некоторое время, чтобы выйти и поохотится.

По возвращении, я обнаружил, что она уже изрядно пьяна и увёл её из клуба. К моему удивлению, она совершенно не стала этому противиться.

Мария… Тёмно-зелёное бархатное платье, волосы цвета тёмной меди, лучистые глаза, изящные кисти рук с длинными пальцами идеальной формы… Кресло-качалка, вечное рукоделие в руках, чарующий голос. На вид ей около тридцати пяти. Её красота неброска, от неё остаётся впечатление тепла, домашнего уюта, она убивает быстро и очень сильна, она охотится реже других.

Мария… ты учишь меня, заботишься обо мне. Ты хранишь мой сон. Мария…

Я помню, как очнулся. С трудом открыл глаза. Я был очень слаб.

Мелодичный голос Марии: «Здравствуй, мой милый!»

Франц: «Он не успел появиться, а уже завоевал Ваше сердце. Справедливо ли это по отношению к нам?»

В нашем маленьком сообществе ещё двое мужчин. Франц и Герберт. Они частенько проводят время за игрой в шахматы в нашей гостиной перед камином, устраивают настоящие дебаты на темы политики и истории. Ко мне оба относятся снисходительно, как к желторотому птенцу.

Франц… Ему было под пятьдесят, когда Янош обратил его. Он всегда элегантен, подтянут, любит носить костюмы, которые всегда сшиты в лучших ателье. У него серо-зелёные глаза и волосы цвета тёмного серебра, щеголеватые усики. Он часто появляется с тростью. Зимой, когда рано темнеет, они с Марией порой выбираются в театры. Он естественно смотрится в самой изысканной компании. Остроумен, общителен, обаятелен.

Герберт… Ему, вероятно, было двадцать восемь… Его внешность ничем не примечательна. Он высок, худощав, светлые волосы, прозрачные голубые глаза. Он англичанин и любит говорить на своём родном языке. Он выглядит, как студент исторического факультета, одного из самых престижных университетов. Хотя частенько забывает следить за своей одеждой. Как часто говорит Мария: «Милый, пятна крови на свитере, это тебе не крошки от сэндвича». Его часто можно увидеть в нашей библиотеке, иногда он просиживает там по нескольку ночей к ряду. Он производит впечатление беззащитности. Возможно, оно усугубляется очками в тяжёлой черепаховой оправе. Он носит их по привычке, т. к. став вампиром, обрёл идеальное зрение.

Все мы живём в небольшом загородном доме с просторным подвалом и уютной гостиной. Остальные комнаты почти всегда пусты. У нас есть пара приходящих слуг.

Именно сюда Янош принёс меня после обращения.

Всё наше маленькое сообщество создал Янош. В разное время и по разным причинам, он словно собирал коллекцию совершенно разных людей. Ему, несомненно, было интересно, что же, в конце концов, из этого получится. Я был его единственной ошибкой. Роковой ошибкой. Остальные не осудили меня за содеянное. У меня было право на месть. Все они были в его власти и подчинялись ему беспрекословно по непонятной мне причине. Даже Анабель. Хотя я чувствовал, что она уже давно значительно сильнее своего создателя и сила её несколько иная, нежели у всех нас. Она была рядом, когда я облил бензином и поджёг гроб Яноша с ним вместе, но не вмешалась ни чтоб помочь, ни чтоб помешать.

После убийства я вернулся к ним, потому, что мне некуда было идти. Я почти ничего не знал о своём теперешнем состоянии. Когда я пришёл домой чёрный от копоти, с сожженными волосами, мужчины только молча посмотрели на меня и вернулись к прежним своим занятиям. Только Мария покинула своё любимое кресло, чтобы помочь мне привести себя в порядок.

Только теперь я понимаю, что уже не могу существовать без них. Что там мой дом и моя семья.

Анна… Мы вернулись домой. Она ещё смеялась и шутила по поводу своей усталости. Я на руках внёс её в комнату и осторожно опустил на кровать. Помог снять туфли. Она чуть улыбаясь наблюдала за мной, потом поманила пальцем. Я наклонился… её горячие руки обвились вокруг меня… поцелуй мягким и нежным… тёплым, как свежая кровь… влажным, у меня чуть закружилась голова, в её глазах была настороженность.. но она продолжала целовать меня вновь и вновь… её не смущало то, что я почти не реагирую на её поцелуи… во мне же понималась [i]жажда…[/i] кровь двоих смертных насытила меня этой ночью… но теперь я хотел ещё… я хотел её крови… я почувствовал под губами тонкую, ароматную кожу её шеи… пульсация крови… совсем рядом под моим языком… голова закружилась сильнее…

- Нет.

Я с трудом оттолкнул её от себя. Легкое удивление и раздражение в её глазах, почти моментально сменилось равнодушием. Она пожала плечами, встала и отправилась в ванну. Я, отшатнувшись, пошел вниз. Наступало время сна.

В следующую ночь я опять увёл её из дому, хотя, я видел, что она танцевала днём и опять упала, видимо несколько раз. Я заставил её протанцевать почти всю ночь и, хотя ей было больно двигаться, она безропотно подчинялась мне. Клубы сменяли друг друга… Ночь заканчивалась и наступала новая… Анна перестала, наконец репетировать днём, без меня… А ночами я старался как мог отвлечь её от мыслей о постановке своего танца. Она начала общаться с людьми и общение давалось ей на удивление легко. Новые знакомые были как правило гораздо моложе её, но разговоры всё же были легки и непринужденны, шутки искромётны и их полудетские исповеди она выслушивала со всей серьёзность, и, как тёмный ангел, с улыбкой отпускала им все грехи, одним движением руки пресекая любые возражения. Так прошли семь месяцев.

Перед этой ночью был её день рождения. Она уговорила меня подарить ей билеты на новую постановку в театре, в котором она когда-то танцевала. Это насторожило меня. Все эти месяцы я старался не читать её мыслей и не замечать, как становится пустым и холодным её взгляд, по возвращении домой. Во время наших вылазок она была моей женщиной, моей милой леди. Нежной, ласковой, страстной. Я больше не представлял другой жизни. Мария, Герберт, Франц… они казались серыми призраками, тающими при малейшей попытке вспомнить их. Только взгляд Анабель порой чудилась мне во время дневного сна. И я, просыпаясь, чувствовал себя разбитым и измученным после таких снов.

В эту ночь я снял для нас небольшой клуб. Я был удивлён, увидев полный зал гостей, приглашённых ею. Она была необыкновенно красива в лёгком чёрном платье, расшитом мелкими стразами. Я был рад, что она увлеклась приёмом гостей и меня, не насторожило даже то, что она подчёркнуто не выделяет меня из остальных в зале. Было уже почти четыре утра, когда вдруг в зале смолкла музыка. Она вышла на середину танцпола. Её речь была почти бессвязной и состояла из восклицаний. Она говорила о своём желании вновь вернуться на сцену, о том, что готовилась к этому всё это время. Глядя на меня, она говорила, что никто и ничто не сможет заставить её отказаться от её постановки. В какой-то момент я просто перестал воспринимать её слова. Во мне поднялась волна звериной ярости. Я вышел на улицу…

Я вернулся быстро, т. к. новую жертву искать почти не пришлось. Это был один из охранников этого клуба, вышедший покурить. Когда я вошёл в зал, она уже танцевала. Зал был заворожен танцем… Она танцевала босиком, на голове был венок из виноградных листьев… Танец был очень ярким… чувственным… он захватывал… он был горячим… казалось, она танцует в солнечных лучах…

…она упала ничком…

…музыка оборвалась… кто-то подошёл к ней и попытался помочь подняться. Её крик был слышен отчётливо.

- Вон! Убирайтесь! Все!

Люди медленно стали выходить из зала. Анна всё продолжала что-то кричать. Я подошёл к ней. Её глаза на этот раз были [i]живыми[/i], в них были настоящие ярость и боль. Ненависть. Она чувствовалась в воздухе рядом с ней. [i]Зал опустел[/i]. Я подошёл и попытался обнять её… Она начала вырываться, но потом успокоилась… Я прижал её к себе, чувствовал как бешено, отчаянно, неровно бьётся её сердце, как тяжело она дышит. И я опять начал говорить с ней… В последнее время она не поддавалась моему внушению… и сейчас, кажется вообще не слышала моих слов….

Наконец, я сделал то, что так давно хотел, но не решался… Предложить ей весь этот мир, вечность ночи… Я предложил ей стать моей дочерью, моей вечной невестой.

… волна её отвращения хлестнула меня словно кнут, теперь её чувства и мысли открылись мне полностью… я чувствовал, как она ненавидит меня, ненавидит, за то, что я убиваю… ненавидит мою любовь к ней… и презрение… оно было обжигающе холодным, похожим на ртуть… она была в ярости от своей неудачи… я попытался использовать внушение… успокоить её, опять подчинить себе… но что-то уже было не так.

И вдруг я услышал её голос… совсем рядом… хриплый шёпот, не похожий на человеческую речь…

- Убей меня.

Я посмотрел ей в глаза. Её взгляд был ясен как никогда. Я смог прочитать её мысли…

- Убей же меня.

- Нет.

Звук пощёчины был резок как выстрел… Новая волна презрения и ярости окатила меня… где-то опять возникла музыка… где-то на краю...

Я помню багровый… Он залил весь мир… И звук… Затихающие ритмичные удары… громче чем набат, чем прибой… они были везде… в моём мире… … Я люблю тебя… Анна… Она была сейчас моим миром… Она много выпила этой ночью и у её крови был странный привкус… Ещё она была густой.. как тёмная смола, как жидкая медь…расплавленная медь… во мне… обжигает… я чувствую её боль… она во мне… пульсирует вместе с биением сердца… затихает.

чей-то тихий вскрик… там… у стойки…

оглушительный грохот выстрела… обжигающая боль в плече… кровь, ещё горячая, по рубашке… по груди и спине…

боль…

тишина…

пустота…

В полутёмном зале играет медляк. Я сейчас сижу, прислонившись к стене, сжавшись, лоб касается колен. Мне холодно и я задыхаюсь здесь. Снежинки-блики от шара на потолке и пара ещё работающих прожекторов время от времени высвечиваю четыре искорёженных тела. На этот раз я не пытался быть аккуратным. Я не привык видеть её неподвижной. Бармен, почти мальчик… на его лице всё ещё осталось выражение ужаса… кровь чернеет, застывая на светлых волосах… Пара охранников у двери. Последний успел в меня выстрелить. И я в волю позабавился с ним. Там теперь повсюду кровь, у него нет горла… Вид разорванной плоти всё ещё будит во мне жажду. Но я уже переполнен. Рана почти затянулась. Моя рубашка вся в крови, шёлк теперь стал жёсткой коркой. Алый… Алый и синий… они идут друг другу.

Мне пора уходить. Сегодня я вернусь домой. И Анабель откроет мне дверь.

«До встречи».

На улице уже становится светлее. Холодно, моё дыхание становится облачком пара. Чужая кровь во мне быстро застывает. Но этот холод не причиняет мне неудобств. Только, то, что внутри меня имеет сейчас значение. Люди. Маленькие, глупые, слабые. Завтра я буду убивать ещё и ещё. Мы будем. Целую вечность.

Анна… Мой отчаянный рык вырывается из горла и поднимается вверх… туда… к крышам… вверх… облачко моего дыхания быстро тает.